Сказка о материнской любви. Материнская любовь Рассказы о материнской любви для детей
В старину, в далекую старину, жили на самом краю одного маленького городка старик со старухой. Торговали они сладкими тянучками амэ.
Однажды в темный зимний вечер постучалась в дверь их лавочки какая-то молодая женщина. Стоя за порогом, она робко протянула монету в три гроша.
– Вот, дайте мне, пожалуйста, немного ваших амэ...
– Что ж вы стоите на холодном ветру, госпожа? Заходите, обогрейтесь, пока мы завернем вам покупку.
– Нет уж, я тут постою.
Взяла молодая женщина сверток с лакомством и пропала во мраке.
Пришла она и на другой вечер. Стали старики говорить между собой:
– Кто она такая и почему приходит в такую позднюю пору? Неужели у нее другого времени нет?
На третью ночь женщина пришла снова. А на четвертую старики спохватились: не монетку она им оставила, а сухой листок.
– Ах, обманщица! – заголосила старуха.– Пойди, старик, за нею вслед, она еще не ушла далеко. Кабы у меня глаза были получше, она бы мне не подсунула листок вместо монеты.
– Смотри, у порога комья красной глины... – удивлялся старик, зажигая фонарь.– И откуда только пришла эта женщина? По соседству у нас один белый песок.
Побрел он в ту сторону, куда незнакомка скрылась. Смотрит: отпечатков ног на снегу не видно, только комки красной глины след показывают.
«Да ведь здесь и домов-то нет,– думает старик.– Неужто она на кладбище пошла? Кругом одни могильные памятники».
Вдруг услышал он плач младенца...
«Верно, почудилось мне. Вот и стихло... Это ветер в ветвях свистит».
Нет, опять послышался детский плач, жалобный и глухой, словно из-под земли.
Подошел старик поближе. И верно, кто-то плачет под свежей насыпью могилы...
«Дивное дело! – думает старик.– Пойду-ка я разбужу настоятеля соседнего храма. Надо узнать, в чем тут тайна. Ужели в могиле живой похоронен?»
Разбудил он настоятеля. Пошли они к могиле с заступом.
– Вот эта, что ли? Здесь беременную женщину похоронили тому уж несколько дней,– воскликнул настоятель.– Умерла от какой-то болезни, не дождавшись родов. Да уж не почудилось ли тебе, старик?
Вдруг снова глухо-глухо послышался у них под ногами детский плач.
Стали они поспешно копать заступом. Вот показалась крышка нового гроба. Отвалили они крышку. Видят: лежит в гробу молодая женщина, будто спит, а на груди у мертвой матери живой младенец. И во рту у него сладкое амэ.
– Так вот чем она его кормила! Теперь я все понял! – воскликнул старик.– Велико чудо материнской любви! Нет на свете ее сильнее! Бедняжка сперва давала мне те монеты, что ей по обычаю в гроб положили, а как кончились они, принесла сухой листок... Ах, несчастная, она и за гробом берегла своего младенца.
Тут пролили оба старика слезы над открытой могилой. Разжали они руки мертвой женщины, вынули из ее объятий младенца и отнесли его в храм.
Там он и вырос, там и остался, чтобы всю жизнь заботиться о могиле своей матери, которая так сильно его любила.
Скарлетт – самая знаменитая кошка в Америке, да и, пожалуй, во всем мире. О ее героизме, преданности и материнской любви написаны книги, сняты фильмы, и в честь нее учреждена специальная награда Scarlett Award for Animal Heroism. С 1996 года эта награда присуждается животным, отмеченным в героических поступках и самопожертвовании при спасении других животных или людей. Также Скарлетт получила еще при жизни множество наград за храбрость, в частности, от британского Королевского общества против жестокости к животным.
Но суть не в этом. Скарлетт – это не просто кошка. Это мама с большой буквы. Ее отвага, материнская любовь и преданность думаю заставят задуматься каждого.
30 марта 1996 года в заброшенном бруклинском гараже в Нью-Йорке начался пожар. Пожарные прибыли на место достаточно быстро, и во время тушения один из пожарных – Дэвид Джианелли – заметил бездомную кошку, которая раз за разом возвращалась в охваченный пламенем гараж, вытаскивая по одному своих новорожденных котят. Несмотря на ожоги глаз, сильно обгоревшие уши и мордочку, она вынесла из горящего помещения всех своих котят – причем, поскольку кошка могла выносить их только по одному, ей пришлось возвращаться в пылающий, пропитанный густым дымом гараж, пять раз.
У кошки уже были сожжены лапы, повреждены уши, опалена морда и от огня пузырились глаза, однако только после того, как она вытащила из огня последнего, пятого своего котенка, ткнулась мордой в каждого, чтобы убедиться, что все спасены, потеряла сознание.
Один, самый слабый из пяти выживших котят, скончался через месяц после пожара.
Дэвид Джианелли отвез кошку с котятами в ветеринарный госпиталь при Лиге защиты животных Северного берега (North Shore Animal League), где героической матери сразу провели курс интенсивной терапии, поместив в кислородную камеру. Три месяца потребовалось на почти полную реабилитацию Скарлетт (это имя кошке дали в Лиге защиты животных), однако профилактическое лечение требовалось животному всю оставшуюся жизнь (к примеру, специальный крем для глаз ей необходимо было наносить трижды в день).
История о героической кошке вскоре разнеслась по всему миру, звонки с предложением помощи поступали из Японии, Нидерландов и Южной Африки, американцы присылали на ее имя открытки ко Дню матери. В Лигу защиты животных поступило более 7000 заявок от желающих усыновить Скарлетт и ее котят.
Четырех котят парами приняли две семьи из Long Island, а Скарлетт усыновила Керэн Веллен. В своем письме в Лигу госпожа Керэн сообщила, что недавно потеряла свою любимую кошку в автомобильной аварии, и теперь хотела бы принять в дом только такое животное, которое нуждается в постоянном лечении, заботе и специальных условиях.
Получив однажды от ветеринаров Лиги вердикт о том, что надежды на улучшение здоровья нет, Керэн вынуждена была принять очень тяжелое решение. Скарлетт пришлось усыпить. Каждый владелец животного, сталкивавшийся с подобной ситуацией, знает, какое это горькое решение.
Скарлетт счастливо прожила в доме любящей Керэн более 10 лет. В конце жизни – считают, что кошке было уже больше 13 лет, – Скарлетт страдала от разных болезней – почечная недостаточность, шумы в сердце, лимфома и другие недуги.
Много историй сложено о великой силе материнской любви. Но бывает, что мы, занятые своими делами и проблемами, слишком поздно узнаем, как горячо и нежно любили нас матери. И поздно каемся, что нанесли любящему материнскому сердцу неисцелимые раны… Но, кто знает, может быть, как поется в песне, «откуда-то сверху», наши матери видят наше запоздалое раскаяние и прощают своих поздно поумневших детей. Ведь материнское сердце умеет любить и прощать так, как никто на земле…
Нине не удалось надолго сохранить от матери тайну своего крещения. Татьяна Ивановна заподозрила неладное даже не потому, что дочка вдруг перестала носить джинсы и вязаную шапочку с кисточками, сменив их на длинную юбку и платочек. И не потому, что она совсем перестала пользоваться косметикой. К сожалению, Нина, подобно многим молодым новообращенным, совершенно перестала интересоваться учебой, решив, что это отвлекает ее от «единого на потребу». И в то время, как она днями напролет том за томом штудировала Жития Святых и «Добротолюбие», учебники и тетради покрывались все более и более толстым слоем пыли…
Не раз Татьяна Ивановна пыталась уговорить Нину не запускать учебу. Но все было бесполезно. Дочь была занята исключительно спасением собственной души. Чем ближе становился конец учебного года, а вместе с его приближением увеличивалось до астрономических цифр число отработок у Нины, тем более горячими становились стычки между Ниной и ее матерью. Однажды выведенная из себя Татьяна Ивановна, бурно жестикулируя, нечаянно смахнула рукой икону, стоявшую у дочки на столе. Икона упала на пол. И тогда Нина, расценившая поступок матери, как кощунство над святыней, в первый раз в жизни ударила ее…
В дальнейшем мать и дочь становились все более и более чуждыми друг другу, хотя и продолжали сосуществовать в одной квартире, периодически переругиваясь. Свое житье под одной крышей с матерью Нина приравнивала к мученичеству, и считала Татьяну Ивановну основной помехой к своему дальнейшему духовному росту, поскольку именно она возбуждала в своей дочери страсть гнева. При случае Нина любила пожаловаться знакомым и о. Димитрию на жестокость матери. При этом, рассчитывая вызвать у них сострадание, она украшала свои рассказы такими фантастическими подробностями, что слушателям Татьяна Ивановна представлялась этаким Диоклетианом в юбке. Правда, однажды отец Димитрий позволил себе усомниться в правдивости рассказов Нины. Тогда она немедленно порвала со своим духовным отцом и перешла в другой храм, где вскоре стала петь и читать на клиросе, оставив почти что не у дел прежнюю псаломщицу — одинокую старушку-украинку… В новом храме Нине понравилось еще больше, чем в прежнем, поскольку его настоятель муштровал своих духовных чад епитимиями в виде десятков, а то и сотен земных поклонов, что никому не давало повода усомниться в правильности его духовного руководства. Прихожане, а особенно прихожанки, одетые в черное и повязанные по самые брови темными платочками, с четками на левом запястье, походили не на мирянок, а на послушниц какого-нибудь монастыря. При этом многие из них искренне гордились тем, что по благословению батюшки навсегда изгнали из своих квартир «идола и слугу ада», в просторечии именуемого телевизором, в результате чего получили несомненную уверенность в своем будущем спасении… Впрочем, строгость настоятеля этого храма к своим духовным детям позднее принесла хорошие плоды — многие из них, пройдя в своем приходе начальную школу аскезы, впоследствии ушли в различные монастыри и стали образцовыми монахами и монахинями.
Нину все-таки исключили из института за неуспеваемость. Она так и не пыталась продолжить учебу, посчитав диплом врача вещью, ненужной для жизни вечной. Татьяне Ивановне удалось устроить дочь лаборанткой на одну из кафедр мединститута, где Нина и работала, не проявляя, впрочем, особого рвения к своему делу. Подобно героиням любимых житий святых, Нина знала только три дороги — в храм, на работу и, поздним вечером, домой. Замуж Нина так и не вышла, поскольку ей хотелось непременно стать либо женой священника, любо монахиней, а все остальные варианты ее не устраивали. За годы своего пребывания в Церкви она прочла очень много духовных книг, и выучила почти наизусть Евангельские тексты, так что в неизбежных в приходской жизни спорах и размолвках доказывала собственную правоту, разя наповал своих противников «мечом глаголов Божиих». Если же человек отказывался признать правоту Нины, то она сразу же зачисляла такого в разряд «язычников и мытарей»… Тем временем Татьяна Ивановна старела и все чаще о чем-то задумывалась. Иногда Нина находила у нее в сумке брошюрки и листовки, которые ей, по-видимому, вручали на улице сектанты-иеговисты. Нина с бранью отнимала у матери опасные книжки, и, называя ее «сектанткой», на ее глазах рвала их в мелкие клочья и отправляла в помойное ведро. Татьяна Ивановна безропотно молчала.
Страданиям Нины, вынужденной жить под одной крышей с неверующей матерью, пришел конец после того, как Татьяна Ивановна вышла на пенсию и все чаще и чаще стала болеть. Как-то под вечер, когда Нина, вернувшись из церкви, уплетала сваренный для нее матерью постный борщ, Татьяна Ивановна сказала дочери:
— Вот что, Ниночка. Я хочу оформить документы в дом престарелых. Не хочу больше мешать тебе жить. Как ты думаешь, стоит мне это сделать?
Если бы Нина в этот момент заглянула в глаза матери, она бы прочла в них всю боль исстрадавшегося материнского сердца. Но она, не поднимая глаз от тарелки с борщом, буркнула:
— Не знаю. Поступай, как хочешь. Мне все равно.
Вскоре после этого разговора Татьяна Ивановна сумела оформить все необходимые документы и перебралась на житье в находившийся на окраине города дом престарелых, взяв с собой только маленький чемоданчик с самыми необходимыми вещами. Нина не сочла нужным даже проводить мать. После ее отъезда она даже испытывала радость — ведь получалось, что Сам Господь избавил ее от необходимости дальнейшего житья с нелюбимой матерью. А впоследствии — и от ухода за ней.
После того, как Нина осталась одна, она решила, что теперь-то она сможет устроить собственную судьбу так, как ей давно хотелось. В соседней епархии был женский монастырь со строгим уставом и хорошо налаженной духовной жизнью. Нина не раз ездила туда, и в мечтах представляла себя послушницей именно этой обители. Правда, тамошняя игумения никого не принимала в монастырь без благословения прозорливого старца Алипия из знаменитого Воздвиженского монастыря, находившегося в той же епархии, в городе В. Но Нина была уверена, что уж ее-то старец непременно благословит на поступление в монастырь. А может даже, с учетом ее предыдущих трудов в храме, ее сразу же постригут в рясофор? И как же красиво она будет смотреться в одежде инокини — в черных ряске и клобучке, отороченном мехом, с длинными четками в руке — самая настоящая Христова невеста… С такими-то радужными мечтами Нина и поехала к старцу, купив ему в подарок дорогую греческую икону в серебряной ризе.
К изумлению Нины, добивавшейся личной беседы со старцем, он отказался ее принять. Но она не собиралась сдаваться, и ухитрилась проникнуть к старцу с группой паломников. При виде старца, Нина упала ему в ноги и стала просить благословения поступить в женский монастырь. Но к изумлению Нины, прозорливый старец дал ей строгую отповедь:
— А что же ты со своею матерью сделала? Как же ты говоришь, что любишь Бога, если мать свою ненавидишь? И не мечтай о монастыре — не благословлю!
Нина хотела было возразить старцу, что он просто не представляет, каким чудовищем была ее мать. Но, вероятно, от волнения и досады, она не смогла вымолвить ни слова. Впрочем, когда первое потрясение прошло, Нина решила, что старец Алипий либо не является таким прозорливым, как о нем рассказывают, либо просто ошибся. Ведь бывали же случаи, когда в поступлении в монастырь отказывали даже будущим великим святым…
…Прошло около полугода с того времени, когда мать Нины ушла в дом престарелых. Как-то раз в это время в церкви, где пела Нина, умерла старая псаломщица — украинка. Соседи умершей принесли в храм ее ноты и тетрадки с записями Богослужебных текстов, и настоятель благословил Нине пересмотреть их и отобрать то, что могло бы пригодиться на клиросе. Внимание Нины привлекла одна из тетрадок, в черной клеенчатой обложке. В ней были записаны колядки — русские и украинские, а также различные стихи духовного содержания, которые в народе обычно называют «псальмами». Впрочем, там было одно стихотворение, написанное по-украински, которое представляло собой не «псальму», а скорее, легенду. Сюжет ее выглядел примерно так: некий юноша пообещал своей любимой девушке исполнить любое ее желание. «Тогда принеси мне сердце своей матери», — потребовала жестокая красавица. И обезумевший от любви юноша бестрепетно исполнил ее желание. Но, когда он возвращался к ней, неся в платке страшный дар — материнское сердце, он споткнулся и упал. Видимо, это земля содрогнулась под ногами матереубийцы. И тогда материнское сердце спросило сына: «ты не ушибся, сыночек?»
При чтении этой легенды Нине вдруг вспомнилась мать. Как она? Что с ней? Впрочем, сочтя воспоминание о матери бесовским прилогом, Нина сразу же отразила его цитатой из Евангелия: «…кто Матерь Моя?…кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и Матерь». (Мф. 12. 48, 50) И мысли о матери исчезли так же внезапно, как и появились.
Но ночью Нине приснился необычный сон. Будто кто-то ведет ее по прекрасному райскому саду, утопающему в цветах и усаженному плодовыми деревьями. И Нина видит, что посреди этого сада стоит красивый дом, или, скорее, дворец. «Так вот какой дворец Господь приготовил для меня», — подумалось Нине. И тогда ее спутник, словно читая ее мысли, ответил ей: «нет, это дворец для твоей матери». «А что же тогда для меня?» — спросила Нина. Но ее спутник молчал… И тут Нина проснулась…
Виденный сон смутил ее. Как же это Господь после всего того, что ради Него сделала Нина, не приготовил ей соответствующего ее заслугам перед Ним дворца в раю? И за что же такая честь ее матери, неверующей и даже некрещеной? Разумеется, Нина сочла свой сон вражиим наваждением. Но все-таки любопытство взяло верх, и, прихватив с собою кое-каких гостинцев, она отпросилась у настоятеля и поехала в дом престарелых навестить мать, которую не видела уже полгода.
Поскольку Нина не знала номера комнаты, в которой жила ее мать, она решила начать свои поиски с медсестринского поста. Там она застала молоденькую медсестру, раскладывавшую в пластмассовые стаканчики таблетки для больных. К немалому удивлению Нины, на шкафу с медикаментами она заметила небольшую икону Казанской Божией Матери, а на подоконнике — книжку о блаженной Ксении Петербургской с торчащей закладкой. Поздоровавшись с медсестрой, Нина спросила ее, в какой комнате проживает Татьяна Ивановна Матвеева.
— А Вы ее навестить приехали? — спросила медсестра. — К сожалению, Вы опоздали. Татьяна Ивановна умерла два месяца назад. Она достала какой-то журнал, и, найдя в нем нужное место, назвала Нине точную дату смерти ее матери. Но, видимо, при этом медсестре вспомнилось что-то значимое для нее, и она продолжала разговор уже сама:
— А Вы ей кто будете? Дочь? Знаете, Нина Николаевна, какая же Вы счастливая! У Вас была замечательная мама. Я у нее не училась, но много хорошего слышала о ней от ее учеников. Ее и здесь все любили. А умирала она тяжело — упала и сломала ногу. Потом пролежни пошли, и я ходила делать ей перевязки. Вы знаете, таких больных я никогда в жизни не видала. Она не плакала, не стонала, и каждый раз благодарила меня. Я никогда не видела, чтобы люди умирали так кротко и мужественно, как Ваша мама. А за два дня до смерти она попросила меня: «Галенька, приведи ко мне батюшку, пусть он меня крестит». Тогда я позвонила нашему отцу Ермогену, и он назавтра приехал и крестил ее. А на другой день она умерла. Если б Вы видели, какое у нее было лицо, светлое и ясное, словно она не умерла, а только заснула… Прямо как у святой…
Изумлению Нины не было передела. Выходит, ее мать перед смертью уверовала и умерла, очистившись Крещением от всех своих прежних грехов. А словоохотливая медсестра все продолжала рассказывать:
— А Вы знаете, она Вас часто вспоминала. И, когда отец Ермоген ее крестил, просила молиться за Вас. Когда она слегла, я предложила ей Вас вызвать. Но она отказалась: не надо, Галенька, зачем Ниночку затруднять. У нее и без того дел полно. Да и виновата я перед нею… И о смерти своей тоже просила не сообщать, чтобы Вы не переживали понапрасну. Я и послушалась, простите…
Вот что узнала Нина о последних днях жизни своей матери. Раздарив медсестре и старушкам из соседних комнат привезенные гостинцы, она отправилась домой пешком, чтобы хоть немного успокоиться. Она брела по безлюдным заснеженным улицам, не разбирая дороги. Но ее удручало вовсе не то, что теперь она лишилась единственного родного человека, а то, что она никак не могла смириться с тем, как же это Бог даровал такое прекрасное место в раю не ей, всю жизнь подвизавшейся ради Него, а ее матери, крестившейся всего лишь за сутки до смерти. И, чем больше она думала об этом, тем больше поднимался в ее душе ропот на Бога: «Господи, почему же ей, а не мне? Как же Ты это допустил? Где же Твоя справедливость?» И тут земля разверзлась под ногами Нины и она рухнула в бездну.
Нет, это было вовсе не чудо. Просто, погрузившись в свои думы, Нина не заметила открытого канализационного люка и упала прямо в зияющую дыру. От неожиданности она не успела ни вскрикнуть, ни помолиться, ни даже испугаться. Не менее неожиданным было то, что ее ноги вдруг уперлись во что-то твердое. Вероятно, это был какой-то ящик, кем-то сброшенный в люк и застрявший в нем. Вслед за тем чьи-то сильные руки ухватили Нину и потащили ее наверх. Дальнейшего она не помнила.
Когда Нина пришла в себя, вокруг нее толпились люди, которые ругали — кто мэрию, кто — воров, стащивших металлическую крышку люка, и удивлялись, как это Нина сумела выбраться наружу без посторонней помощи. Нина машинально заглянула в люк и увидела, как на его дне, глубоко-глубоко, плещется вода и торчит какая-то труба. А вот никакого ящика внутри нет и в помине. И тогда она снова потеряла сознание…
Ее отвезли в больницу, осмотрели, и, не найдя никаких повреждений, отправили домой, посоветовав принять успокоительное лекарство. Оказавшись дома, Нина приняла таблетку, предварительно перекрестив ее и запив святой водой, и вскоре погрузилась в сон. Ей приснилось, что она падает в бездну. И вдруг слышит: «не бойся, доченька», и сильные, теплые руки матери подхватывают ее и несут куда-то вверх. А потом Нина оказывается в том самом саду, который ей приснился вчера. И видит чудесные деревья и цветы. А еще — тот дворец, в котором, как ей сказали, живет ее мать. И рядом с этим дворцом, действительно, стоит ее мама, юная и прекрасная, как на фотографиях из старого альбома.
— Ты не ушиблась, доченька? — спрашивает мать Нину.
И тогда Нина поняла, что спасло ее от неминуемой гибели. То были материнская любовь и материнская молитва, которая «и со дна моря поднимает». И Нина зарыдала и принялась целовать ноги матери, орошая их своими запоздалыми покаянными слезами.
И тогда мать, склонившись над нею, стала ласково гладить ее по уже седеющим волосам:
— Не плачь, не плачь, доченька… Господь да простит тебя. А я тебе давно все простила. Живи, служи Богу и будь счастлива. Только запомни: «Бог есть любовь…» (1 Ин. 4.16) Если будешь людей любить и жалеть — мы встретимся снова и уже не расстанемся никогда. А этот дом станет и твоим домом.
«Новосибирск 80-х, куда мы переехали из Литвы, запомнился мне однообразием интерьеров (обои в «снежинку» и «муху-цокотуху»), серостью улиц, тремя этажами ЦУМа, завешанными ситцевыми халатами. И тотальным дефицитом всего.
К счастью, город напитал меня только любовью к мышино-серому цвету, а вкус, вопреки всему, привила мама. Даже в эпоху «ничего нет», она научила меня выглядеть модно. С ее легкой руки выходили четыре сезонные детские коллекции в год, причем меня она активно привлекала к их разработке.
Мама меня всегда спрашивала: какое платье хочу носить, какая ткань мне нравится и какую прическу лучше сделать. Так постепенно формировались собственное мнение, вкус и любовь к аксессуарам. Неудивительно, что я с юного возраста увлекалась модой и даже много лет работала главным редактором глянцевого журнала. Спасибо, мама, за то, что воспитала во мне любовь к прекрасному!»
Виктория Шахова (30) благодарит свою маму Ольгу Шахову (56) из Калининграда
«Когда я училась в 11-м классе школы, мы переехали всей семьей из Казахстана в Калининград. Ради меня и моего младшего брата, чтобы высшее образование мы смогли получить в России.
Я очень хотела учиться в Санкт-Петербурге, как мама. Но мне не хватило баллов поступить в вуз мечты.
Помню, мама сказала тогда довольно строго: «Или ты, дочка, за лето находишь работу в Калининграде по своей будущей специальности (я поступала на журналистский факультет), или идешь учиться в любой калининградский вуз».
Мама не стала меня жалеть. В итоге, я поработала на местном калининградском телеканале, получила знания и опыт, заработала денег. И через год с легкостью поступила на бюджетное отделение журфака в городе на Неве.
Спасибо маме за настойчивость, веру в мои силы и готовность поддержать в непростой ситуации. Это и есть любовь и забота в действии».
Дарья Карелина (30) благодарит свою маму Ирину Самсонову (50) из Москвы
«Однажды зимой на даче мы с младшим братом пошли гулять. И, конечно же, забрели к главной достопримечательности садового товарищества - небольшому прудику, в котором летом вся местная малышня ловит лягушек и головастиков.
Два первых шага по первому хрупкому льду - и вот братишка по пояс в ледяной воде. А я, конечно же, рядом с ним - спасаю.
Уже не помню, сколько мы скрывались в кустах. Обнаруженные соседкой и доставленные родителям, мокрые и замерзшие, мы больше всего боялись выговора: мама же строго-настрого запретила покидать двор!
Но она не стала нас ругать. Сказала: знайте, вы всегда можете мне рассказать даже о самых глупых проделках. Я ей за это очень благодарна. Ведь уверенность, что у тебя есть человек, который выслушает, поддержит и поможет, несмотря ни на что, помогает расправить крылья и многого добиться в жизни».
Анна Мелкумян (33) благодарит свою маму Марию Мелкумян (53) из Москвы
«В детстве мы воспринимаем материнскую заботу и поддержку как что-то должное, но во взрослой жизни начинаем ценить по-настоящему.
Три года назад, когда издательство мне предложило написать книгу «Армянская кухня. Рецепты моей мамы», я согласилась, чтобы сделать маме подарок. Но когда мы сдали ее в печать, я поняла, что на самом деле это мама сделала мне подарок, взяв на себя самую тяжелую часть работы.
Пока я занималась организацией и проведением фотосъемок блюд, написанием текстов, версткой и согласованием макетов, мама после трудной рабочей недели в пятницу и субботу помогала мне приготовить по 10-15 сложных блюд, которые мы в воскресенье снимали. И так два месяца, чтобы успеть к дедлайну. Без ее помощи я бы не справилась.
Свою благодарность и преданность я тоже предпочитаю выражать без пафосных слов и эмоций. Стараюсь открывать для нее свой мир: беру с собой в путешествия, показываю города и страны, которые знаю и люблю. Вожу на выставки и концерты, даю почитать современную литературу и даже обучаю йоге».
Дарья Шутяк (25) поздравляет свою маму Ларису Феньеву(47) из Амурской области
«Мы с мамой - близкие подруги. Но, к сожалению, редко видимся, потому что уже четыре года живем на разных концах страны: я - в Москве, она - на Дальнем Востоке.
Когда я прилетаю домой, мама всегда меня встречает: ведь от аэропорта до нашего родного городка - ехать 5-6 часов.
Однажды мама меня встретить не могла, но отправила за мной машину. Был лютый амурский январь (до −40 °С), и я, волоча за собой огромный чемодан, вглядывалась в номера машин на парковке. И тут слышу: «Даша!» Навстречу мне бежит... мама!
Оказывается, машина, с которой она договорилась, на полпути сломалась от холода и застряла в каком-то безымянном придорожном городке. Об этом мама узнала за несколько часов до моего прилета. Она молниеносно договорилась с рабочей «газелью» (холодной, медленной, которая скрипит и трясется на ходу), взяла кучу одеял и шерстяных носков, термос и еду. И помчалась ко мне за 300 километров.
Поездка домой была веселой: мы натянули на себя все эти одеяла и грелись, как могли. А по дороге еще и прихватили ту застрявшую машину, которую успели починить. В такой самоотверженности - вся моя мама. Она всегда отдаст мне самое лучшее и сделает все, даже в самой невозможной ситуации! Мамуля, я тебя очень люблю!»
Анна Медведева (34) благодарит свою маму Надежду Гордееву (55) из Саянска
«Так получилось, что я осталась одна с маленьким сыном в большом незнакомом городе, куда переехала вместе с мужем. Семейная жизнь не сложилась, и я поняла, что теперь я могу надеяться только на себя. Но как работать, если у тебя на руках ребенок?
Дорогая, мамочка, только благодаря тебе мы с Максиком можем позволить себе сейчас и интересные путешествия, и развлечения, и хорошую школу. Ни любимые мужчины, которые то приходят, то уходят, ни друзья, у которых полно своих забот, не окажут такую безусловную поддержку, как мамы! Поздравляю с Днем матери!»